Спартак и Калашников

Эдуард Кротов, март 2008.

Интервью с режиссером фильма "Калашников и Спартак" Андреем Прошкиным 30 Июл, 2002 г.

— Андрей, расскажите предысторию фильма.
— Аленой Криницыной был написан сценарий. Он блуждал по всем студиям и, наконец, попал к Федору Попову, продюсеру нашей картины, который начал поиск режиссера. Получилось, что неожиданно для меня остановились на мне. Потом, когда мы стали копаться в этой беспризорной, детдомовской жизни, мы переписали сценарий фактически полностью. Алена написала 2 сценария под одним названием. Честь ей за это и хвала. Очень немногие драматурги на это способны.
— Вы раньше снимали такие картины?
— Я дебютант. Я не снимал вообще картин до этого. Поначалу сценарий предложили моему отцу, Александру Прошкину, но детская тема не его. Он сказал, что у него есть сын, тоже режиссер по образованию. Мы встретились с Федором, поговорили и разошлись. Он сказал, что они будут искать проверенного, более опытного человека. И вдруг неожиданно, примерно через месяц-полтора он мне звонит и говорит: «Ну, как? Ты еще хочешь делать это кино?» Я говорю: «Да». И буквально в то же утро мы подписали договор, и пошла картина.
— Почему Вы захотели снимать это кино?
— Меня тронула эта парочка главных героев: мальчик-беспризорник и собака. Во-первых, я очень люблю собак, во-вторых, конечно, я считаю, то, что у нас сейчас происходит с беспризорниками — их огромное количество — это просто позор для страны.
— Если бы Вы были президентом страны, что бы Вы могли предложить в качестве решения этой проблемы?
— Во-первых, слава Богу, я никогда не буду президентом. Во-вторых, это вопрос специалистов, потому что у детей, живущих на улице, меняется психология, и дело не только в том, что о них плохо заботятся и поэтому они сбегают. Они хотят сбегать. Они уже не хотят жить в семье, поэтому какие-то конкретные меры, которые нужно предпринять, я предложить не могу, хотя бы потому, что считаю, что это не мое дело. Я понимаю только одно: детей надо любить. И даже когда мы артистов искали в детских домах, мы видели, что они отличаются друг от друга. Вот, например, детский дом может быть бедным: дети и одеты неважно, и деликатесами не избалованы, но их там любят. Там растут счастливые люди. А есть другие дома. Я был в одном доме невероятном, он богатый, но там вообще детей не любят и это чудовищно. Их калечат. Единственное спасение — это любовь.
— Андрей, почему Вы решили искать исполнителей детских ролей в детских домах?
— Мы искали не только в детских домах. Мы искали и в школах, и в актерских студиях. Просто актер играет из себя, из какого-то своего жизненного и эмоционального опыта, и те вещи, которые необходимо было сыграть, детям из благополучных семей сыграть сложно: у них этого опыта нет. Уровень проблем, который перед ними стоял в жизни, совершенно другой, и они начинали играть не жизнь, а свое представление об этой жизни. Это было очень видно. Хотя у нас не только детдомовцы, есть очень благополучные ребята. Но несколько человек из детдома.
— Эти дети не обучены актерской игре. Насколько сложно было с ними работать?
— Ребята были очень хорошие и каких-то невероятных сложностей, честно говоря, не было. Во-первых, им, на мой взгляд, было интересно. Им хотелось работать. А это самое главное. А что касается необученности, это, может быть, даже и плюс. Тем более, в такой детской истории. Я посмотрел очень много детей из каких-то театральных студий. Их учили играть. И сразу пропадает естественность, органика. Просто не можешь из них ничего выбить. Я приглашал нескольких на пробу и пытался с ними работать — ничего не получалось. А эти — наоборот. Они как-то так очень азартно это делали, и у меня только самые лучшие воспоминания.
— А собаку как нашли?
— А был собачий кастинг! Это совершенно серьезно! Сначала мы думали: ну, возьмем какую-то овчарку. Потом выяснилось, что собаки такие же, как и люди — они все абсолютно разные. Есть обаятельные, есть скучные. Собак 30 мы, наверное, посмотрели. Было несколько стадий отбора: сначала наши дрессировщики искали. Они ездили на соревнования, по собачьим клубам, там подбирали собаку, с которой они смогут работать. А потом, после них, смотрел я. И я считаю, что нам очень повезло с нашим главным героем — он чудный и действительно очень обаятельный пес Яго, в жизни его зовут Яшей.
— В фильме нестандартная концовка. Это было по сценарию или изменения произошли в ходе съемок?
— В сценарии вообще было много изменений. А этот финал родился уже по ходу съемок, ближе к финалу, из наблюдений над нашими героями, из размышлений над тем, что происходит в жизни. С одной стороны, не хотелось заканчивать каким-то мраком, хотелось ощущения какой-то радости, энергетики, потому что жизнь — это радость. А закончили вопросом, потому что нет ответа, к сожалению. Я бы очень хотел, чтобы финал был другой, более благополучный, но жизнь пока не дает к этому никаких оснований.
Мне кажется, что этот финал-рассуждение подсказан нам жизнью. Я на примере Ярика Рощина, который исполнил главную роль, вижу. Сначала — некие восторги. А потом… Никому он не нужен. И ничего не меняется в его далеко не простой, нелегкой судьбе. Его выгнали из детского дома, его перевели в ПТУ, его выгнали из школы. Какая-то комиссия признала его неполноценным.
— Он по-настоящему из детского дома?
— Да, он, Чума, Мокрица, Чуня — они все из детских домов. Ярик раньше не играл в кино. Из наших детей-актеров снимался только Женя Крайнов, у остальных это дебют.
— Каков был финал по сценарию изначально?
— Их было много. Когда мы приступали к съемкам, был уже переписан сценарий, у нас был написан финал, но фактически он никого не устраивал. Мы договорились, что ближе к съемкам финала мы еще раз встретимся и, может, придумаем что-то другое. И действительно, как-то легко и естественно родился этот финал. Я его написал за час, наверное.
— Насколько сложно было работать с детьми и насколько сложно с взрослыми актерами, в чем разница?
— Есть и плюсы, и минусы. Дети — с ними довольно легко работать — выполняют все, если ты ставишь задачу, которая для человека органична. Ребенок не может ее выполнить, если задача поставлена неверно. Взрослые же актеры — это сложившиеся личности со своим мнением, представлением и путем в искусстве, поэтому, с одной стороны, конечно, от них много получаешь каких-то идей, предложений, а с другой стороны, какие-то мои идеи воспринимались иногда в штыки. Но мы вырабатывали некий консенсус. Я очень люблю всех своих актеров. И мне кажется, что они очень обогатили картину. И то, что это были серьезные творческие личности, то, что они очень много придумали и привнесли — это пошло картине на пользу. Гриша Сеятвинда, Ира Розанова, Юра Степанов — люди фонтанирующие, тут же придумывают какие-то 50 вещей и подробностей вокруг основной задачи. Чудесные, талантливые люди.
— Когда писался сценарий, уже знали, кто будет играть роли? Или актеры потом подбирались?
— Я изначально хотел, чтобы играли два человека: Розанова и Сеятвинда. Их предполагали еще на уровне сценария. А остальных мы придумывали, пробовали, искали.

— Как долго длился период съемок и где?
— Съемки были длинные, поскольку в картине есть все сезоны. Они с перерывами длились 4 месяца. Начали в самом начале марта, а последний съемочный день был в июле. Снимали в Москве, Подмосковье, в Дмитрове. В Подмосковье есть такой небольшой коттеджный поселок, как сейчас принято говорить, элитный. Вот там мы снимали историю, связанную с Розановой.
— Где будет прокатываться фильм?
— Он уже прокатывался в Москве, и прокат будет продолжаться через Московскую прокатную сеть. Летом он должен идти по стране и в кинотеатрах группы «Каро»: более 40 регионов России купили права проката.
— А в «Орленок» почему Вы его решили привезти?
— Нас пригласили на Фестиваль визуальных искусств. Мы разделились: я и продюсер приехали сюда с одним из актеров, Женей Крайновым, а еще двое наших актеров — Ярослав Рощин и Даша Екамасова, которая играет Чиччолину, подружку главного героя, — они в «Артеке», тоже с картиной.
— Андрей, Вы видели премьерный показ картины?
— Да, конечно. Одна премьера была в Доме кино — взрослая. А потом была специальная акция, детская, куда мы собрали ребят из детских домов, из кадетских училищ, пригласили музыкантов, чьи песни вошли в картину, Юлю Чичерину, Монгола. И был замечательный праздник. Я очень волновался, боялся, как чисто детский зал примет картину. По-моему, принимали очень хорошо.
— Восприятие детей как-то поменялось с течением времени или осталось прежним? Как Вы воспринимали те или иные события и как нынешние дети воспринимают?
— Мне сложно ответить на этот вопрос. С одной стороны, дети всегда дети, поэтому естественно, что какое-то определенное сходство и преемственность есть. С другой стороны, я рос просто в другой стране. Сейчас той страны уже больше нет. Она уже совершенно другая, и жизнь, естественно, совершенно другая. Конечно, это отражается и на взрослых, и на детях, они становятся другими.
— Тем не менее, что-то незыблемое есть у детей?
— Радость жизни, наверное. И мне кажется, очень важно, чтобы это чувство сохранялось у человека на всю жизнь. Что жизнь — это дар, который мы непонятно за какие заслуги получили и ее нужно любить, ею нужно наслаждаться.
— Андрей, какие Ваши дальнейшие планы, и какого профиля картины хотите снимать?
— Мне так сложно сказать. Я понимаю, что я не буду профессиональным детским режиссером, и все мои картины не будут о детях и для детей. Хотя я не исключаю возможности, что, если будет какой-то сценарий, какая-то идея, я бы с удовольствием еще снял такую картину. Про людей очень хочется снимать. Я бы пожелал зрителям интереса к нашему кино, потому что сейчас, по-моему, в русском кино публика наименее заинтересована. Я бы пожелал интереса к своей стране, к своей культуре и к своей жизни. В Москве часто приходишь в кинотеатр и видишь: тем людям, которые туда ходят, им просто противна эта страна. Они хотят жить где-то в другом месте. Их не интересует наша страна, наша жизнь, наши проблемы. Такое равнодушие к своей Родине — это чудовищно. Я бы пожелал зрителям, чтобы этого не было. Тогда и жизнь будет лучше, и кино.

Светлана Водолазова